 | | |
| Хихус | | режиссер, художник | ХИХУС - ведущий комиксист страны, основоположник, главный идеолог и вдохновитель этого относительно нового для России жанра. Хихус — лидер объединения комиксистов «Люди мертвой рыбы». Короче, когда мы говорим «комикс», мы подразумеваем Хихус, а когда мы говорим «Хихус» — подразумеваем комикс.
Даже мама называет его Хихус. Все к этому уже привыкли. А на вопрос, почему Хихус, идеальным ответом является не фамилия наоборот, а его любимое стихотворение из детства: «Я придумал слово, смешное слово плим... Он прыгает и скачет... И ничего не значит...» Вот поэтому и Хихус.
— И как Хихус дожил до такой жизни, что превратился из простого советского пионера в неординарное явление постсоветской культуры?
— Ну, из пионеров они меня выпихали, а вот в комсомольцы я сам не пошел. Меня решили принимать последним, чтобы наказать, и в этот момент в голове у меня произошел какой-то перелом. Я вдруг понял, что комсомол — это идеологическая организация, и эта идеология мне неприемлема. И когда они сказали мне, что уже можно, я ответил: не хочу. Был жуткий скандал.
В институт отказались принимать документы. Говорю: покажите мне закон, по которому вы берете только комсомольцев. Есть такой закон? Они сказали, что вообще-то такого закона нет. Но на дневное отделение меня не приняли. Это одна из причин, по которым я решил уехать из Союза. Убежал в Данию и прожил там восемь лет.
— Комиксы стали способом заработка?
— Нет. На меня насел папа, который считал, что поэт — это не профессия, и я решил нарисовать несколько картинок. Во-первых, ради интереса, а во-вторых, чтобы он успокоился и говорил всем, что его сын — художник, а не тунеядец. Обдирал выкинутые диваны, у них была такая забавная фактурная ткань, набивал на рамы, грунтовал и рисовал какие-то странные картинки. Потом закончил два художественных училища — в России и в Дании. Правда, к стихам я тогда относился серьезнее и ходил в разные литературные студии.
Тогда в Берлине сломали стену, и там собралась творческая молодежь со всего мира. Восточная часть города, бросив квартиры со всей мебелью, уехала в западную часть, а мы, наоборот, там и поселились. Домовладельцы скоро поняли, что мы не громим квартиры, просто мы в них живем, и они от этого даже сохраннее. Потому что пустой дом рано или поздно начинает разваливаться.
Я жил в этот момент с подругой из ЮАР. Вот это первая интерьерная история. Она была из буров и обожала висеть вверх ногами. Поэтому центральным элементом нашей огромной сталинской квартиры было такое кривое дерево с отполированными ветвями. Все это висело на двух канатах, которые я прикрепил к потолку, и она там раскачивалась вверх ногами.
Это продолжалось несколько лет. Мы не то что бы просто так квартиры сквотировали. Мы там делали выставки, концерты. Для всех желающих, ну и для самих себя, конечно. А потом стали серьезнее относиться. Кто открыл кафе, кто культурные центры. И туда приходило очень много людей, туристов. Сами немцы приходили посмотреть, им было любопытно.
— Как ты пришел к комиксу и в конце концов снова очутился здесь? Как из такой богемной жизни ты попал в этот жанр?
Я много рисовал и по-разному подписывал картины. Моя первая картина, например, называлась «Вожделение поцелуя на углу дома номер семь, неприятно удивившее прохожего грузина и его тень с одним глазом». Это произносится дольше, чем рисовалось. А объяснять — еще дольше, и я просто нарисовал эту надпись на картинке. Это все было маслом. Я писал огромные картины с длинными текстами. Это выглядело, как очень увеличенная графика, а серьезные люди сказали мне, что получились классные комиксы.
Я к комиксам относился, как и все советские люди, отрицательно. Но ради интереса я пошел в библиотеку комиксов, в двухэтажный особнячок в центре города Копенгаген. И просто обалдел. Тут же вспомнил, что сам в детстве тоже рисовал в школе комиксы. Это были злые комиксы про глупых учителей. А в библиотеке неожиданно открыл новый мир. Какие-то странные японцы с их сюрреалистическими историями в стиле французских импрессионистов. Какие-то невероятно остроумные короткие социальные истории. Я и не представлял себе, что это такой жанр, как кино, только позволяет тебе работать одновременно и с картинкой, и с текстом. Быть одновременно сценаристом и постановщиком. Меня всегда мучило, что я рисую что-то, а люди приходят ко мне и спрашивают. На выставке, например, стоишь около работы и двадцать раз объясняешь, почему у человека в голове растет тостер. Значительно проще написать прямо на картинке, что тостер — это символ домашнего уюта и идиотизма.
Я приехал в 96-м, писал какие-то статьи и все время удивлялся, что здесь вообще нет комиксов. Тогда Наташа Монастырева, мы вместе сейчас делаем фестиваль комиксов, сказала, что их нет, потому что никто не рисует. Вот ты возьми и нарисуй. Я говорю, ну нарисую, а куда мы его денем? Опубликуем. Нарисовал комикс, его, кстати, перевели уже на четыре языка и опубликовали уже раз тридцать и даже больше. Короткий такой, на одну страничку. Пересказ сказки Ганса-Христиана Андерсена. Такой агрессивный и смешной. И вдруг с этого момента как-то все пошло.
Этот комикс называется «Красные башмачки», он так популярен, что даже экранизирован для анимационного проекта «РЕАНИМАЦИЯ». |
|
